Ее стихам Ахматова предсказывала долгую жизнь. Но имя этой писательницы знакомо сейчас немногим в стране и мире. На Алтае же, с которым связала ее судьба, о ней знают и вовсе единицы.
«Мне снился вот этот приветливый лес, хранимый щитом синеоких небес. Три тысячи триста печальных ночей я видела этот веселый ручей…» Стихотворение Елены Тагер солнечное и грустное одновременно. Солнечное оттого, что в нем щебечут птицы, а на небо глядят «алые глазки грибов в зеленых ресницах нетронутых мхов». Грусть же исходит из упоминания о трех тысячах трехстах ночей. Те ночи были для нашей героини колымскими – их не могла она забыть никогда. Их она вспоминала и в послевоенном патриархальном Бийске, когда после лагерей поселилась там в 1948-м.
Но случился в судьбе Тагер и Барнаул. Стихотворения, написанные через три года, конкретизируют адрес: барнаульская тюрьма. Сначала следственная, затем пересыльная.… Последние алтайские строки Тагер такие: «Надо молиться. Быть может, поможет. Может быть, там, за решеткой – заря…»
Содержание:
Судьбинушка
Сколько может вынести человек?.. Горе-злосчастье, выпавшее на долю Елены Тагер, можно было бы разделить на несколько людских судеб. И пришедшаяся даже на одного малая толика показалась бы чрезмерной.
Ее первый муж, не проживший и 25 лет, умер от тифа в Красноярске. Каким удивительным человеком, замечательным поэтом, пушкинистом был Георгий Маслов, понятно и сейчас – его помнят, изучают творческое наследие спустя 100 лет. Гражданскую войну, голод и разруху Елена Тагер пережила в Поволжье. Работа в Американской администрации помощи (АРА) не прошла для нее даром: арестовали в 1922-м за шпионаж и «каэр» – контрреволюционную деятельность, с малолетней дочерью выслали на два года в Архангельск. Елена Тагер вернулась в родной – уже Ленинград – нескоро, с двумя дочерями. С отцом второй, Маши, она рассталась.
Что было дальше? Один удар судьбы сменялся другим. Умерла старшая дочь. Случился второй арест, Колыма, Магадан… Во время войны в Ленинграде погибли мать и тетка. Младшую дочь Елены Тагер спасли добрые люди: директор Литфонда Зоя Никитина в октябре 42-го вытащила полуживую девочку из блокадного Ленинграда в литфондовский детский лагерь под Пермью. «Отогрели и откормили так, что уже в марте сорок третьего я смогла уйти добровольцем в действующую армию», – вспоминала Маша. Но ее мать об этом узнала нескоро…
В некоторых материалах, посвященных судьбе Тагер, походя упоминается, что в 1938-м она «подписала показания» против своих товарищей. Авторы этих текстов просто не ведают, что стоит за глаголом «подписала».
Елена Тагер проходила по печально известному делу ленинградских писателей. Им вменялись в вину терроризм и та же «каэр». По этому делу были осуждены Лившиц, Стенич, Зоргенфрей, Дагаев, Юркун, Калитин (всех расстреляли), Куклин, Берзин – 8 лет лагерей (оба погибли в заключении), Выгодский (умер в лагере) и Заболоцкий – по 5 лет ИТЛ каждый. Тагер приговорили к 10 годам лагерей…
«Меня мучил вопрос, – писала Мария Тагер, – как же такая разумная и принципиальная женщина могла подписать этот бредово-чудовищный вымысел?! «Знаешь, – сказала мать, – когда нас привели на очную ставку и я увидела их, избитых, перемолотых, на грани сумасшествия, я поняла, что единственный, быть может, шанс на спасение – безоговорочно и скорее подписывать обвинение»… И еще один случай повлиял на ее решение. Однажды, когда ее вели на очередной допрос по коридорам Большого дома, навстречу шел старший офицер НКВД, в котором она, к своему изумлению, узнала коменданта Смольного, при котором произошло убийство С.М. Кирова… «Я как прозрела, – сказала она, – ведь по логике вещей кто-кто, а уж комендант, осуществляющий охрану Смольного, должен был ответить первым. А тут?! Преуспевающий, в больших чинах! Ясно, что все это не случайно, все спланировано».
Следователь Лупандин и его помощники вели допрос Тагер «в совершенно пьяном виде», даже не пытались предъявить какие-либо изобличающие материалы. Конвейерные много-часовые и круглосуточные допросы, изнурительная вынужденная бессонница, беспощадное запугивание…
«Раздавленная этой невыносимой обстановкой, утратив душевное равновесие и самообладание, я согласилась подтвердить сфабрикованное следователем «признание» в моем, якобы, участии в неведомой мне контрреволюционной организации. В этом я видела единственный способ ускорить ход следствия и вырваться – хотя бы в лагерь или в тюрьму – из этой системы безудержных издевательств…» – писала Тагер.
Вершина счастья
«Споткнуться на каменной глыбе ль, в сугробы ли замертво пасть? Лихая колымская гибель над нами разинула пасть…» – одно из самых известных стихотворений Тагер было написано в 1950-м в Бийске.
«Инвалидом IV категории, без остаточной трудоспособности» вышла Елена Михайловна из лагеря. Но вышла не сразу… Признаюсь, «Крутой маршрут» Лидии Гинзбург был читан мной очень давно, но одна из его героинь – пусть без имени – запомнилась. Потому что после освобождения она… осталась в лагере. Из-за того, что не представляла, как жить на воле. Это была Елена Тагер.
«…многие из нас, тогдашних молодых, с радостью опекали ее, – вспоминала Гинзбург. – А она оказывала нам куда более неоценимую услугу: своими беседами она поддерживала в нас едва теплившуюся жизнь духа. Где-нибудь на верхних нарах до глубокой ночи рассказывала она нам о своих встречах с Блоком, с Ахматовой, с Мандельштамом. А с утра мы буквально за руку ее водили, втолковывая, как ребенку, где сушить чуни, куда прятать от обысков запрещенные вещи, как отбиваться от блатарей.
Много раз Елена Михайловна доходила на мелиорации и на лесоповале. Но вот за последние три года она достигла лагерной тихой пристани. Ее актировали, то есть признали за ней право на легкую работу по возрасту, по болезням. И перед ней открылась вершина лагерного счастья – она стала дневальной в бараке западных украинок… Полюбила девчат. И девчата ее полюбили. Особенно тяжелого делать не давали. Дрова сами кололи, полы мыли. Многие даже стали кликать Елену Михайловну «Мамо».
Именно эти лагерные «дочки» и кормили месяц Елену Михайловну – ведь лагерного пайка ее после освобождения лишили. Но она-таки собралась с силами и вышла на волю.
«Надо добавить»
Этой воли было отмеряно ей на сей раз немного – три года. Она не имела права вернуться ни в Москву, ни в любимый Ленинград. Пока неясно, почему писательница оказалась на Алтае, ведь архивный документ свидетельствует, что Тагер были «при освобождении получены проездные документы к избранному месту жительства: Пярнусский уезд, Эстонской ССР». В Бийске Елена Михайловна понемногу обустроилась, работала на заводе, давала уроки. Летом 1949-го наконец-то увидела дочь и внучку: Маша приезжала к матери вместе с малышкой Наташей.
В сентябре 1951-го Елену Тагер – ей было почти 57 – арестовали. За что? Статья была все та же… В сохранившейся в Информационном центре МВД по Алтайскому краю архивной карточке написано «Характер преступления: террористические намерения».
«Тщательно рассмотрев мою жизнь в Бийске за все три года, следователь не нашел материала для новых обвинений, – вспоминала Тагер. – Следствие закончилось, и вдруг следователь в присутствии прокурора сообщил мне, что дело направлено в ООО при МГБ… А прокурор нашел нужным меня обнадежить словами: «Много Вы не получите, во всяком случае, не более, чем в прошлый раз». Я спросила, как это понять: никаких новых дел за мной не обнаружено, а по старому делу я отбыла наказание полностью. За что же мне угрожает новая репрессия? На это прокурор ответил: «Не будем заниматься вопросом, который имеет чисто теоретическое значение… отчасти вы получили в 38 году недостаточно, надо добавить, отчасти есть другие основания».
Тагер была осуждена 19 декабря 1951 года Особым совещанием при МГБ СССР по статьям 17-58-8 и 58-11, приговорена к ссылке на поселение в Северо-Казахстанскую область, в Мамлютку.
Она смогла выжить и там. Конечно же, благодаря характеру: «Когда беспросветно плохо – я держусь когтями, как кошка на заборе. Стойкость у меня есть». Это строки из письма Тагер ее верной подруге Любови Шапориной. Нужно сказать, что у Елены Михайловны имелся удивительный талант – она умела дружить. И именно дружба часто была для нее спасением. Вот что писала Тагер Шапориной:
«В сущности я нуждаюсь не в одежде, и даже не в хлебе насущном, – а в Ваших письмах. Этот голос, из недоступного далекого мира, возвращает меня к жизни, с которой я не раз всерьез готова была расстаться».
Друзья приняли участие в судьбе нашей героини и по возвращении ее из лагеря: они хлопотали о реабилитации Тагер, помогали выживать.
***
Возвратясь в родной Ленинград, часто ль она вспоминала Алтай? Кто знает… А вот бийский пряник Тагер запомнила:
«Новый год я встретила в Бийске, стены комнаты все блестели от инея – не было дров, не было даже достаточного куска хлеба. Денег – ни полкопейки, ни четверть копейки. Деньги, что прислала Маша, ушли на квартплату и на затычку долгов, и к Новому году ничего не осталось. И вдруг, за полчаса до Нового года, вошел соседский мальчишка, рыжий озорник и хулиган, мученье всего околотка, – вошел, вынул из кармана штанов страшный, перемятый пряник и сказал: «Нате, Елена Михайловна!» И стало мне сразу и весело, и больно, и тепло, больше всего тепло…»
Барнаул | Новости Бийска
Источник: